Отечественная журналистика за последние 30 лет претерпела существенные изменения, потребовав новых профессиональных компетенций, современных форматов подготовки специалистов и успешных, харизматичных лидеров-практиков, передающих свой опыт молодому поколению.
К разговору о том, каким может быть путь в профессию, о социальной миссии и моральном кодексе журналиста, о роли живого наставника и искусственного интеллекта в образовании, о медиаграмотности и о многом другом «УК» пригласил телеведущего, директора института «Первая Академия медиа» РЭУ имени Г.В. Плеханова, директора Института медиа НИУ «Высшая школа экономики», члена Экспертного совета Президентского фонда культурных инициатив Эрнеста МАЦКЯВИЧЮСА.
Эрнест Гедревич МАЦКЯВИЧЮС, член Академии российского телевидения, ведущий программы «Вести в 20:00» на телеканале «Россия 1», директор института «Первая Академия медиа» РЭУ имени Г.В. Плеханова, директор Института медиа НИУ «Высшая школа экономики», член Экспертного совета Президентского фонда культурных инициатив
Родился 25 ноября 1968 г. в Вильнюсе.
В 1994 г. окончил газетное отделение факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова.
На телевидении работает с 1991 г. Начинал в телекомпании ВИD корреспондентом и ведущим программы «13–31». Затем работал в программе «Архипелаг» на Первом канале «Останкино»; в качестве российского корреспондента делал материалы для международного тележурнала «Центральный экспресс».
С января 1992 г. по осень 1993-го — корреспондент программы «Панорама» на Первом канале «Останкино».
С осени 1993 г. до апреля 2001-го — парламентский корреспондент в информационных программах НТВ.
С мая 2001 г. по январь 2002-го — парламентский корреспондент службы информации телеканала ТВ-6.
С 2001 г. работает телеведущим.
На канале РТР (с сентября 2002 г. — телеканал «Россия», с января 2010-го — «Россия 1») работает с февраля 2002 г.
С 2019 г. — художественный руководитель международного музыкального фестиваля «Дорога на Ялту».
С 2018 г. — основатель, директор и наставник Первой Академии медиа МИРБИС. В 2021 г. Первая Академия медиа приобрела статус института и вошла в состав РЭУ имени Г.В. Плеханова. Организовывает мастерские по телевизионной журналистике на журфаке МГУ имени М.В. Ломоносова и проводит мастер-классы в школе «Останкино».
С 2020 г. — художественный руководитель проекта «Мастерская Эрнеста Мацкявичюса» в НИУ ВШЭ. С 2022 г. — руководитель Департамента медиа НИУ ВШЭ.
С 2021 г. — член Экспертного совета Президентского фонда культурных инициатив.
— Эрнест Гедревич, пользуясь случаем, поздравляем Вас с юбилеем! Вы родились в творческой семье, поэтому не удивительно, что пошли по стопам мамы и выбрали журналистику в качестве будущей специальности. Ваша профессиональная биография началась в 1991 г., когда и в стране, и на телевидении, и в журналистике менялось всё… Расскажите, какие события, жизненные моменты, проекты оказали наибольшее влияние на карьеру, становление характера в работе.
— Благодарю за поздравление. Но в таком случае я хотел стать журналистом гораздо раньше 1991 г., потому поступал на журфак МГУ имени М.В. Ломоносова сразу после школы… Не получилось. Срезался на сочинении. И ушёл служить на два года в Пограничные войска КГБ СССР: был радиотелеграфистом, изучил азбуку Морзе, а это всё равно что выучить иностранный язык: совершенно другая система восприятия информации. Помню, очень гордился тем, что смог это сделать вдали от родительского дома, без поддержки, в агрессивной среде. Всё-таки клише сына интеллигентных родителей, мальчика из московской тепличной семьи могло меня преследовать…
Но этого не случилось, несмотря на то что папа да, был театральным режиссёром, очень успешным в то время, мама — журналистом, она работала в отделе образования «Вечерней Москвы». Но моё созревание-воспитание проходило в москворецких дворах. То есть я мог, конечно, сходить на спектакль к отцу, но в принципе мы уже пели песни под гитару с пацанами где-то в подземных коллекторах и жили своими интересами.
После службы я поступил на рабфак — это такой нулевой курс факультета журналистики, куда приходили рабочая молодёжь и те ребята, которые уже отслужили в армии. Вот, наверное, это и можно назвать такой вехой, потому что я уже стал радиотелеграфистом первого класса, у меня это здорово получалось и мне начали поступать предложения о продвижении по службе. В какой-то момент я был готов поддаться соблазну, но всё-таки родители меня отговорили, сказав: «Попробуй то, о чём мечтал всё детство». И я взялся, что называется, за ум. В 1988 г. снова поступал на журфак, но был уже полностью готов к своей будущей профессии, и это «страшное» сочинение, на котором погорел после школы, написал на «отлично» —единственный со всего потока. Для меня это оказалось таким важным знаком судьбы.
Я поступил на газетное отделение, потому что в те времена попасть на телевидение молодому человеку после института, да ещё такому, который выглядит в два раза моложе своего возраста, было почти невозможно. Тогда бытовало мнение, что на советском ТВ в кадре могут работать только люди с сединами, морщинами, залысинами и следами всевозможных излишеств на лице, потому что только такой человек вызывает доверие у советского народа (улыбается). У меня на тот момент ничего этого не было, поэтому я понял, что шансов у меня ноль, надо идти в газету. Но должен сказать, что один мой однокурсник, более самоуверенный и дерзкий, сразу записался в телегруппу и не прогадал. Звали его Андрей Малахов. Я же почувствовал своё настоящее призвание только к третьему курсу.
Это был 1991 г., и мои друзья и однокурсники создавали новую программу «13–31» под эгидой телекомпании ВИD, выросшей из программы «Взгляд». Руководителями программы были люди, в 1980-е гг. ставшие для нас абсолютными лидерами мнений, непререкаемыми авторитетами. Помню, при первой встрече с Александром Любимовым я пытался называть его по имени и отчеству, а он мне: «У нас на телеке все по именам». Тогда я подумал: «Боже мой! И этот человек, на которого я мечтал быть похожим, чьи программы по ночам мы тайно смотрели с сослуживцами, разрешает мне называть себя по имени, а потом разбирает сюжет, который я снял, и говорит, что я сделал отличный репортаж!» У меня там сердечный приступ чуть не произошёл! Я очень благодарен Саше за то, что именно он это сделал. Нашёл какие-то правильные слова для того, чтобы меня окрылить. Молодому человеку это очень важно, ему надо понимать, что у него есть перспектива, направление для развития, поэтому теперь своих студентов я также стараюсь вдохновлять по максимуму.
На телевидении я вдруг понял: это мир, ради которого можно пожертвовать многим, в том числе, к сожалению, и спортом. То есть единственный способ развиваться и сделать на телевидении карьеру — это просто сделать его и смыслом, и образом жизни. Так оно и случилось. Какими-то невероятными усилиями удавалось учиться и одновременно работать: сначала в ВИD, потом в студии международных программ Первого канала. Телецентр «Останкино» — само по себе такое сакральное место, куда могли попасть только избранные, и, конечно, ты мог в коридорах встретить любую звезду политики, шоу-бизнеса, театра, кино, науки… Это ощущение сносило голову. Я понял, что надо сделать всё от меня зависящее, чтобы уже из этого мира не вылететь, не пропасть, чтобы остаться здесь и стать своим.
Первые годы были урожайными, но, к сожалению, программа «13–31» долго не просуществовала. Я пошёл работать в международную редакцию и съездил в удивительную командировку в Саудовскую Аравию вместе с Дмитрием Якушкиным, опытным журналистом «Московских новостей», который также вёл программу «Панорама», а впоследствии стал пресс-секретарём Б.Н.Ельцина. Саудовская Аравия тогда, в 1992 г., стала для меня, как и для любого жителя постперестроечной России, невероятной экзотикой, совершенно другим, неведомым, миром, который я постарался передать зрителям в серии репортажей. Казалось, я останусь в этой редакции надолго, но в 1993 г. появилась компания НТВ, и все мои однокурсники пошли туда работать, в том числе Владимир Ленский. Он давно работал на Первом канале в студии информации, и НТВ набирало молодых, перспективных, дерзких, ещё не погрязших в различных клише и штампах журналистов. Опыт —дело наживное, главное —свежий взгляд и энергия. Я пришёл туда работать, и это был ещё один шанс. К тому времени у меня уже был опыт подготовки серьёзных репортажей. Но теперь надо было научиться делать их быстро, даже стремительно, а это иная методика, которая требует чётких профессиональных и личностных навыков. И вот всё это захватило.
В 1994 г. я приехал работать в Государственную Думу. Только произошли трагические события 1993-го, страна стояла на грани гражданской войны, очень остро противостояли друг другу два политических лагеря, и подавление путча 1993 г. это противостояние приглушило, но не устранило полностью, и поэтому было напряжённо, но очень интересно и ярко. Первая Дума избиралась на два года. Понятно, что любая революционная волна очень много, иногда слишком, нового и экзотического поднимает со дна и несёт всё это в политику, в общественную жизнь, в искусство. Она же вынесла много ярких политиков и политических сюжетов. И то, что я никогда прежде не работал в политической журналистике, очень помогло. Фактически сюжеты из Думы, как мне говорили коллеги и зрители, напоминали сериал со своими персонажами, с их характерами со специфическим юмором, это такой юмористический ситком. Попав в Думу, я понял, что это ещё одна веха, позволяющая мне сказать своё слово в профессии. Конечно, наша профессия безгранична по возможностям. Можно снимать документальные фильмы, репортажи на любые темы, но политика будет интересна всегда. Рассказывать об этом ярко, привлекая зрителя, тоже своего рода вызов. С 1994 г. по 2001-й я работал на НТВ парламентским корреспондентом. Но уже спустя несколько лет начал ощущать определённую ограниченность в возможностях развития. Собственно, и НТВ изменилось, я ушёл с канала и понял, что надо пробовать то, что интересно, и начал развиваться как ведущий. Тогда это была программа в формате интервью, которая называлась «Пролог», и с этой программой я пришёл на ВГТРК после разговора с Олегом Борисовичем Добродеевым, он меня пригласил. С этого начался мой более чем 20-летний путь на ВГТРК, хотя кажется, что это было только вчера.
— Как, с Вашей точки зрения, изменилась журналистика за последние 25 лет? Каковы национальные особенности по сравнению с зарубежным опытом?
—Мы менялись вместе. Россия же была после 1991 г. открытой страной. Какие-то проекты, форматы и технологии, формы, жанры и направления мы подсматривали. Понятно, что добавляли свой национальный колорит и что-то придумывали сами. Но за основу брали то, что показывали зарубежные коллеги, поскольку там это огромная индустрия и ТВ всегда было коммерческим, а у нас —коллективным агитатором, пропагандистом и организатором. В новых условиях, когда одна формация сменила другую, надо было перестроиться, понять, как существовать в условиях рынка. Сейчас, как мне кажется, ситуация выглядит иначе. Стандарты, по каким мы начинали работать, были заимствованы у зарубежных коллег, которых мы воспринимали как икону стиля. Такие компании, как CNN и BBC, были для нас эталонами. Мы мечтали работать так же, как корреспонденты этих каналов. Ведущие хотели быть похожими на Ричи Квеста и Ларри Кинга, даже Листьев выходил в эфир в подтяжках, как у Ларри.
Было много забавных вещей. Например, нам объяснили, что в кадре необходимо движение, но камера должна стоять на штативе. Дурной тон, если микрофон появляется в кадре, так же как и журналист. Позже многое изменилось. И эта установка, что нас нет в кадре, очень мешает сегодня, когда мы делаем разные архивные сюжеты и не можем найти коллег, о которых планируем рассказать. Но на тот момент это был золотой стандарт. И зарубежные компании брали советского оператора на работу, потому что так было дешевле, они скотчем ему заклеивали кнопку зума и говорили, что, если тебе надо снять покрупнее, подойди.
Сегодня чем больше драйва и динамики, тем лучше. Журналист обязательно должен присутствовать в кадре, потому что материалы личностные. Более того, журналист — представитель компании, телевизионного агентства. Если он в кадре, значит, это эксклюзив компании. И если раньше микрофон в кадре считался браком, то потом на микрофоны начали крепить ветрозащиту в корпоративных цветах с логотипами программ и, наоборот, подсунуть какому-то политику под нос микрофон с корпоративной символикой стало предметом профессиональной доблести.
Но пожалуй, самое главное, что у нас появились этические стандарты. В 1990-е гг. они были очень иллюзорными и непрочными. Мы не понимали, в чём на самом деле этика журналиста, и здорово страдали от этого. Началось всё с Будёновска, когда Шамиль Басаев захватил больницу и потребовал к себе журналистов. Они пришли, дали ему слово, и террорист Басаев общался почти на равных с премьером большой страны России. С другой стороны, для Виктора Степановича Черномырдина это тоже было таким тяжёлым шагом —поставить на карту свою репутацию, все понимали, что мизансцена странная, но у него хватило воли, смелости рискнуть. Да, мы дали трибуну полевому командиру, потому что это требовалось для спасения жизней заложников. Но получается, что все мы пошли на поводу у террористов и дали им то, ради чего они этот теракт и совершали, —трибуну, эфир на несколько десятков миллионов человек. И после этого подобные теракты начали плодиться, как грибы после дождя. Кульминацией стал Беслан, но ещё в «Норд-Осте» мы поняли, что так продолжаться не может. Когда готовился штурм, один из журналистов в эфире сказал на всю страну, что наблюдает передвижение специальных сил вокруг Театрального центра на Дубровке. Подобная информация ставит под угрозу жизнь заложников и успех операции. Получается, что с точки зрения журналистской этики ты должен говорить о том, что знаешь, и этим не нарушаешь правила. С другой стороны —если расскажешь, то люди могут просто лишиться жизни. Раньше мы таких вопросов себе не задавали. А здесь они встали ребром и ударили нас наотмашь по голове.
После многое изменилось в освещении подобных операций, всегда создавались оперативные штабы, которые фильтровали информацию. Да и журналисты стали задумываться о том, ради чего они занимаются своей профессией. Когда я общаюсь со студентами —своими будущими коллегами, они мне очень часто задают вопросы о том, насколько журналистика должна быть объективной и беспристрастной. Я привожу им этот пример и объясняю, что в данном случае слово, бездумно произнесённое в эфир, может стоить жизни огромному числу ни в чём не повинных людей. Полагая, что мой журналистский долг меня заставляет в любом случае это слово произнести, не считайте меня тогда журналистом, если вы думаете, что он должен быть таким.
В этом смысле журналистика всё-таки поменялась, она стала более ответственной. А с 2013–014 гг. вообще произошли радикальные перемены. Возникла очень серьёзная поляризация, и у нас с глаз как будто упали шоры. Мы вдруг увидели, что те компании, зарубежные каналы, которые были для нас золотым стандартом журналистики, уже давно используют весь свой потенциал как оружие. И по сути, это не каналы, а нарезные стволы, которые посылают в нашу сторону информационные снаряды. А нам в этой ситуации ничего не остаётся, как только защищаться.
И мы поняли, что надо принимать этот вызов. Но вопрос в том, как распоряжаться таким оружием. Это, знаете, как запрещённое средство, кассетные боеприпасы. У нас есть серьёзное преимущество: мы пользуемся фактами. Считаем, безусловно, что любой факт поддаётся интерпретации каждой стороной в соответствии с редакционной политикой, системой ценностей и бэкграундом конкретного журналиста, и даже с его настроением. С этим ничего не поделаешь, надо быть честными. Это не мы придумали, это вообще везде. Но как обращаться с фактами —это уже нравственный выбор и журналиста, и редакции. Факт переворачивать с ног на голову или вообще придумывать недопустимо. Просто потому, что рано или поздно обман вскроется и авторитет и доверие к тому или иному СМИ начнёт таять и в конце концов может сойти на нет. А ведь смысл телевидения как бизнеса и как, кстати, ресурса, которым зачастую пользуется власть, и состоит в том, чтобы к этому каналу, ресурсу было доверие. А как только утрачиваешь доверие, ты теряешь зрителя, деньги и смысл. Это ни денег не принесёт, ни политических дивидендов. Поэтому мы поняли, что секрет информационного бизнеса заключается в том, что врать —невыгодно (смеётся).
— Хотелось бы вернуться к теме наставничества. Вы уже назвали Александра Любимова. Есть ли ещё люди, которые сыграли роль в Вашем профессиональном становлении?
—Конечно. Моим наставником с 1993 г. был и остаётся Олег Добродеев. Безусловно, это самая влиятельная личность в нашей медиасфере. Человек, который определяет лицо современного российского телевидения. Огромное счастье, когда есть возможность не просто находиться рядом с таким человеком и видеть, как он принимает решения, но получать советы и обсуждать конкретные творческие вопросы. Процесс самосовершенствования не прекращается. Я начал у него учиться 30 лет назад и продолжаю до сих пор. Конечно, Олег Борисович тоже изменился за это время, стал мудрее, опытнее, сильнее и, как мне кажется, мягче. Считаю важным, чтобы у развивающегося молодого человека был старший товарищ, который может указать дорогу, предостеречь от неправильных шагов, прикрыть, рассудить, наказать, когда это требуется. В этом смысле мне невероятно повезло. Тот опыт, который я приобрёл, общаясь с Олегом Борисовичем, позволил не просто чувствовать себя уверенным в профессии, но создать несколько успешных проектов. В частности, Первая Академия медиа и работа в НИУ ВШЭ продолжают требовать определённых компетенций и специальных знаний, без которых ничего бы не получилось. У меня в силу работы в сфере информации под руководством человека, знающего про информацию и медиаменеджмент абсолютно всё, эти навыки, можно сказать, уже в рефлексах.
Вообще, информационные журналисты —крайне адекватные и эффективные люди, способные действовать в любой обстановке быстро и чётко, коммуницировать, работать в команде, брать на себя ответственность, прогнозировать развитие ситуации, переживать стресс, пробиваться сквозь стены. В «Вестях» главный принцип — «умри, но сделай». Каждый наш успешный корреспондент или обозреватель — это человек, который может быть лидером. Мне кажется, эти качества важны для любого молодого человека, и, когда мы создавали подготовительные курсы к нашим журналистским образовательным программам для школьников, думали в первую очередь об этом. Молодой человек, освоив все эти навыки, будет себя чувствовать уверенно во всём, чем бы он ни занимался. Он может не стать журналистом, но научится говорить, писать, излагать мысли, выстраивать композицию, расставлять приоритеты. В этом смысле мне с профессией повезло. Я получил возможность преодолеть себя, пойти на свой страх с шашкой наголо (или с микрофоном), обрести уверенность и стать почти другим человеком.
— Вы и сами занялись наставничеством, сначала проводя мастерские по ТВ-журналистике в МГУ имени М.В. Ломоносова, НИУ ВШЭ, мастер-классы в школе «Останкино», а затем возглавив институт «Первая Академия медиа» РЭУ имени Г.В. Плеханова и Институт медиа НИУ ВШЭ. Почему решили выбрать образовательное направление?
—Я долго отказывался от предложений пойти преподавать, потому что мне казалось: когда начну это делать, перестану учиться сам. Я превращусь в такого пузатого гуру, который знает ответы на все вопросы, и поинтересоваться чем-то ему самому уже будет просто неловко.
Но когда начал преподавать, понял, что всё с точностью до наоборот. Представление о собственной профессии было на уровне ощущений и вдохновения. Благодаря тому что начал формулировать самые главные установки в нашей профессии, смог превратить их в правила. А правила нарушать уже нельзя. Это своего рода медицинский протокол, по которому следует лечить ту или иную болезнь.
Кроме того, я же артист разговорного жанра (улыбается). Большое количество лекций и семинаров, которые приходится вести, позволяет держать в тонусе речевой аппарат и мозг с его нейронами, необходимыми для того, чтобы говорить без запинок. Этот навык позволяет мне становиться сильнее в профессии. Мой уровень как телеведущего, я могу об этом совершенно объективно говорить, по моей собственной внутренней оценке, стал раза в четыре выше, после того как начал преподавать. Я очень много понял о профессии, о ключевых задачах, которые перед ней стоят. Большая проблема огромного количества людей, работающих в кадре (не будем говорить ещё и про блогеров), в том, что они не понимают, зачем выходят к зрителям. Они что-то говорят своей аудитории, но у них нет представления о конечной цели, о миссии. И вообще, есть ли у них какая-то миссия в этом вопросе. Поэтому зачастую они неуспешны, несчастны и делают своих зрителей несчастными (смеётся).
Считаю, что телевидение —это бизнес, и своих студентов тоже приучаю к этому слову. Сначала шокирует, но зато честно. Надо понимать, что тот продукт, который производим, мы зрителю предлагаем купить. Когда он нажимает на кнопку пульта, это не то чтобы прямая трансакция, но в любом случае он платит временем, растут рейтинг и доля канала, популярность этого ресурса и его доходная база. Как только зрителю показалось, что вы занудны, он нажимает на соседнюю кнопку или вообще выключает телевизор, берёт свой смартфон и начинает скроллить в Telegram. Кстати, какую угодно информацию можно проверить через Интернет в любой момент. Коль скоро существует конкуренция между каналами, между ТВ и соцсетями, мы должны быть максимально собранными, мобилизованными, понимать, что существуем в жёсткой, агрессивной среде, и делать так, чтобы зритель оставался с нами до конца эфирного времени. Это чистый бизнес. Выходить к зрителю надо так, чтобы он это купил. Но есть ещё один нюанс. Любой бизнес-проект будет успешен, только если в нём заложена миссия. Если мы рассматриваем ТВ как бизнес с миссией, всё будет хорошо.
— В числе магистерских программ Института медиа — «Трансмедийное производство в цифровых индустриях». На сайте Института о ней сказано так: «За время обучения студенты осваивают компетенции, необходимые для работы креативного продюсера разноформатных проектов: управляют разработкой мобильных приложений, видеоигр, мультимедийных книг, онлайн-курсов, веб-сериалов». Мы много говорим о том, что текст — основа многих креативных индустрий. Как выстраивается сотрудничество Института с представителями литературно-издательской индустрии?
—Со следующего учебного года мы приняли решение переименовать программу «Трансмедийное производство в цифровых индустриях» в «Интерактивные медиа и цифровые индустрии». Современные медиа в последнее время меняются крайне стремительно. Поэтому мы решили, что интерактивный компонент крайне важен в развитии различных аспектов медиа. Это касается и издательской индустрии, и звукового продюсирования. Это поможет нашим выпускникам и позволит им осваивать не только текстовые технологии, но и другие, которые могут быть полезными в современных интерактивных медиа.
— Ещё одна интересная программа — «Журналистика данных». Какова роль больших лингвистических моделей в подготовке современных медиаспециалистов в вашем Институте?
—Журналистика данных —это не только сфера применения и анализа различного рода лингвистических моделей. Программа «Журналистика данных» помогает студентам овладеть всем спектром теоретических знаний и практических умений, которые позволят им проводить эффективный поиск, фильтрацию, анализ и обработку больших массивов данных для оформления полученного материала не только в виде увлекательного медиатекста, но и с помощью инфографики и разных типов визуализации. Кроме того, будущие магистры смогут запускать стартапы с использованием открытых данных в медийной сфере.
— Не менее серьёзная проблема — правовая культура. В каком направлении движется медиажурналистика в отношении защиты контента и интеллектуальной собственности?
—Наша задача —обобщить весь объём знаний, который основан на российском опыте медиаюриспруденции, для разрешения спорных ситуаций. Именно поэтому Институт медиа привлёк в ряды преподавателей опытных юристов, десятилетиями решающих вопросы СМИ и защищающих права журналистов в ведущих информационных агентствах России.
— Как Вы считаете, что надо сделать, для того чтобы мотивировать уже работающих специалистов учиться всю жизнь?
—Вообще, журналист —человек беспокойный, жадный до информации, до жизни, которая кипит вокруг него. Если опустил руки, он не совсем журналист. Сейчас появилось огромное количество возможностей, целый космос. Едва социальные сети стали средством не только коммуникации, но и информации, в медиасфере произошла революция. Сегодня я могу точно сказать, что кризиса перепроизводства в нашей профессии быть не может. Ещё пять-шесть лет назад, когда появилась Первая Академия медиа, я понимал, что подготовлю будущих журналистов, научу их, честно вложу всё, что знаю, привлеку коллег, которые знают, как делать профессионалов, но всё равно телевизор не резиновый, всех он не переварит. Количество радиостанций и газет тоже ограниченно. Но появилась интернет-журналистика, и мы пришли к ситуации тотальной медийности. Вы не можете быть успешными и развиваться, если не превратились в СМИ. Если нет аккаунта в соцсети или канала, вас просто не существует. А если вы медиа, то должны давать потенциальному потребителю соответствующий контент, привлекать его, для того чтобы делать свой бизнес. Умеют это далеко не все. Студенты, обучающиеся у нас и на журналистике, и на медиакоммуникациях, будут обладать навыками, которые им позволят устроиться на любое предприятие пиарщиком, самим стать СМИ. Возможности абсолютно безграничные. Появилась новая терминология, новые понятия, например медиаграмотность. И сейчас в школах создаются многочисленные медиаклассы. Учителей обязали освоить навык медиакоммуникации, мы у себя для них подготовили соответствующую магистерскую программу. Медиаграмотность стала столь же важной, как и обычная грамотность. Журналисты, которые сегодня работают в СМИ и чувствуют, что не получается реализовать свой потенциал, могут попробовать себя в этом космосе под названием «интернет-журналистика». Если журналисту есть что сказать и он хочет это сделать, он найдёт дорогу к своей аудитории.
Мы сейчас учим студентов и рассказываем им о том, как устроен современный медиабизнес. А когда они будут выпускаться, картина серьёзно поменяется. Хорошо, что мы меняемся вместе и приносим из практики реальные и актуальные знания, современные форматы и стандарты, запросы работодателей и аудитории. Возможно, те, кто выпустится, будут умнее и технологичнее тех, что уже 15–0 лет в профессии.
— В нашем отраслевом образовании есть серьёзная проблема, которая усугубляется с каждым годом. Преподавателями выступают теоретики, далёкие от современных реалий книжного рынка. Это не касается классических предметов, но, если говорить о новых технологиях, форматах и видах контента, способах работы с ним, здесь наблюдается колоссальный разрыв между потребностями индустрии и знаниями выпускников. Как Вы формируете команду преподавателей?
—Это немного другая задача —поменять не журналиста, а систему подготовки будущих специалистов. Вы совершенно правы: в нашей отрасли всё, о чём Вы сказали, происходило в течение десятилетий. Журналистику преподавали люди, которые зачастую никогда не работали «в полях», а, получив диплом, сразу шли учить студентов. Либо они не состоялись в профессии, либо, наоборот, были успешными, но в своё время что-то не пошло... И сейчас они рассказывают о том, «как хорошо было в их время», что «такой профессии, как журналистика, в стране больше нет», и, куда пойдут работать их студенты, непонятно, потому что «честному человеку места сегодня в профессии нет». Как правило, это большая обида, зачастую —синдром неудачника, который выплёскивается на этих несчастных детей, пришедших получать профессию, а в результате в конечном счёте мы выпускали в большую жизнь людей со знаниями и компетенциями, которые категорически не соответствуют запросам современного рынка, актуальной медиаиндустрии. Они что-то изучают, ориентируются в отдельных вопросах, но эти вопросы не имеют отношения к тому, чем придётся заниматься в редакции, например, современного крупного медиахолдинга. Нередко они не слишком начитанные, по-русски пишут с ошибками, иностранными языками владеют так себе… Когда приходят в редакцию, их приходится переучивать: сначала обнулять, а затем загружать новыми знаниями и компетенциями.
Именно поэтому я в основу нашего образовательного процесса кладу профессиональную подготовку. При этом мы почти вдвое увеличили количество часов по русскому языку, по литературе, по иностранным языкам. Потому что здесь, оказывается, тоже были пробелы. Этого очень не хватало. Вообще, образованный человек должен прочитать определённое количество книг, у него должны быть базовые, если угодно программные, представления о литературе и о мире в целом. Мы должны знать, чем Байден отличается от Байрона, а Иран —от Ирака. А они не знают, о ком «Капитанская дочка», к сожалению, кто кричал: «Карету мне, карету», и считают, что Эфрос —это бог любви. На самом деле запущено всё было основательно. Не во всех вузах, не буду огульно никого критиковать, но с точки зрения фундаментальных знаний были пробелы. А с точки зрения профессии даже не приступали.
Ещё один важный момент, который упустили, — это ценности, с какими приходят в профессию будущие специалисты. Они порою довольно серьёзно зависят от ценностей их наставников. Как только станете для студента непререкаемым авторитетом в профессии, неизбежно окажетесь для него и моральным авторитетом, конечно, если вы искренни в своих убеждениях: это очень важное условие. Даже если сначала к вам и вашим взглядам относились скептически. Они начинают присматриваться: вот он профи, он успешный и убеждённый и, наверное, он такой «не за ипотеку», а потому что действительно так считает и чувствует. Начинают разбираться и постепенно приходят к выводу, что всё не так, как им пытались вложить в голову разные нехорошие люди. Поэтому я приглашаю преподавать не просто профессионалов, но людей убеждённых, пассионарных и, самое главное, нормальных. Тем более что Россия в принципе становится островком новой нормальности в нашем бушующем мире.
Наше ноу-хау —система мастерских. Ребята участвуют в конкурсном отборе за право попасть на занятия лидера медиа. Они высокомотивированны и поэтому такие мастерские используют как возможность уже на студенческой скамье найти своего наставника. Мы ввели институт мастерских и в «Вышке», и в «Плехановке». В НИУ ВШЭ четыре авторские мастерские: Вадима Такменёва, Анатолия Кузичева, Сергея Малозёмова (научная журналистика) и Ивана Кудрявцева (кино и ТВ, кинокритика). Плюс две индустриальные мастерские: газетная и группа VK. В РЭУ имени Г.В. Плеханова я начал вести свою мастерскую, работаю со студентами, которые уже умеют снимать и монтировать. Я ними общаюсь уже как с профессионалами, объясняю особенности съёмок сюжета, написания текста, работы в кадре и работы с кадром, монтажа, самопрезентации, постановки голоса и т.д., чтобы потом рекомендовать их на каналы. Кроме того, молодёжь сегодня очень плохо пишет. Кто может научить этому лучше, чем писатель? Поэтому у нас открылась мастерская Олега Роя, который ещё и мультипликатор, издатель, продюсер, человек-оркестр, при этом убеждённый, обаятельный и харизматичный. Есть мастерская шоу-раннеров: Александр Ковалёв и Даниил Мишин с нуля подготовят успешное музыкальное шоу, которое начнёт выходить на одном из федеральных каналов. В нём будут участвовать наши ребята. И ещё в РЭУ стартовала мастерская агентства ТАСС. Мы подписали договор о сотрудничестве, и теперь наши студенты учатся по стандартам ТАСС. И как отметил Андрей Кондрашов, у них есть все шансы при выпуске получить предложение поехать в какую-нибудь интересную страну в качестве собкора. Просто надо учить языки.
— Ещё одна тема, которая в последний год наиболее актуальна, — искусственный интеллект (ИИ) и нейросети. У нас ни одно профессиональное мероприятие не проходит без обсуждения этих вопросов. С одной стороны, фантастические возможности для оптимизации и бизнеса, и творческих процессов. С другой — серьёзная опасность и угроза. Как соотносятся большие языковые модели, ИИ и журналистика?
—Опасность, конечно, существует — риск деградации профессии. Загрузив данные в ChatGPT, можно подождать, что он выдаст в виде фарша из мясорубки, и с каждым годом этот контент будет становиться всё качественнее и вкуснее. Но при этом надо не забывать про эффект калькулятора: когда, имея возможность всё считать на машинке, мы забываем даже таблицу умножения и наш мозг в какой-то момент становится беспомощным. Нечто подобное может произойти и в нашей прекрасной профессии. Не случайно в Голливуде бастуют сценаристы. Есть определённый голливудский стандарт, ChatGPT ему уже обучен. Загрузил исходные данные, нажал кнопку Enter, и готов сценарий. Безусловно, в такой технологии есть перспектива, но есть и риски. Мы можем талантливых людей лишить возможности развиваться и потеряем будущих Пушкиных, Тургеневых, Зощенко, Маяковских, Довлатовых. Поэтому мы студентов GPT-премудростям не обучаем. Да они и сами, если захотят, всё равно научатся.
— Ящик Пандоры открыт, здесь вопрос в том, как это возглавить.
—Конечно, ограничивать ничего нельзя, сделаем только хуже, но и искусственно педалировать —тоже. В определённых отраслях и направлениях ИИ развивается и может быть очень востребованным. Но что касается творческих профессий, ChatGPT всё равно не сможет написать так, как живой человек с его слабостями, болями, депрессиями, сомнениями, экзистенциальным поиском и т.п. Современные музыкальные технологии позволяют отшлифовать любой голос. Но это, во-первых, сразу слышно, во-вторых, неинтересно. Наш голос с его вибрациями и даже не всегда точно взятой нотой зрителю дороже, потому что он настоящий. В этом смысле профессия ведущего, человека в кадре, тоже сохранится и будет доминировать, несмотря на эксперименты с ИИ и с голограммами придуманных ведущих. Они будут совершенствоваться, станут человекообразными, и отличить их будет трудно. Но если знаете, что это «мультяшка», верить ей вы не будете. Мы пока ещё существа социальные, и нам важно подсмотреть поведенческие модели у людей. Ведущий, если он живой человек, мне как зрителю интересен и нужен, он же почти член семьи. Зачем же его менять на какого-то Тамагочи? Конечно, программы с виртуальными журналистами, музыкантами, пропагандистами тоже начнут появляться. И они даже соберут свою аудиторию. Но это будет нишевый продукт, заворачивать в который жизненно важные смыслы ни одна серьёзная сила не будет. Человек верит только человеку. И Богу.
— Но тогда и в программы медиаграмотности следует включать курсы, которые станут обучать аудиторию распознавать эти сущности, формировать у себя фильтр и к фейковым новостям, и к подаче. Что-то подобное делается сейчас?
—Думаю, что среди огромного объёма шлака, который подняла волна интернет-журналистики, соцсетей и т.д., всё равно придётся искать островки безопасности. Как отличить подлинник от фальшивки, отделить зёрна от плевел, человек пока не знает, но уже чувствует серьёзную потребность в этом. Сертифицированные ответственные СМИ так или иначе обретут своего потребителя. Это неизбежно по одной простой причине: проверенная информация стоит дорого и позволить себе подобный ресурс блогер не сможет. Он может перепостить контент, но за его подлинность ответственности не несёт. А людям критически необходимы такие каналы, по которым они смогут получать точные данные. Когда к нам пришла пандемия, 25% зрительской аудитории вернулось на ТВ. Можно сколько угодно слушать харизматичного блогера, который рассказывает, как лечить ковид камфорным спиртом, но при этом хотелось бы узнать мнение авторитетного специалиста: буду ли я после этого жить. Информация нужна проверенная и ответственная. Чем больше таких острых моментов в нашей жизни, тем сильнее потребность в качественной информации и в СМИ, которые за неё отвечают. И это не лакшери-сегмент, его аудитория продолжает расти. У нашего канала показатели более чем достойные. «Россия» —лидер по году уже восьмой раз подряд. Невзирая на всю критику, которой подвергается государственный канал, на конкуренцию со стороны соцсетей и интернет-ресурсов, зритель всё равно включает ТВ. Он приходит сюда, как в продовольственный магазин, чтобы удовлетворить информационный и эмоциональный голод, но иногда и как в аптеку, чтобы получить важное лекарство —обезболивающее или успокоительное. Ему показывают всю картину, объясняют причинно-следственные связи, заставляют сопереживать, развлекают, успокаивают. А новости —это, между прочим, шоу, главный продюсер которого —жизнь. Наше дело просто правильно выбрать из этой жизни самые актуальные и яркие эпизоды. Вообще, я убеждён, что телевидение — это наука о людях. Для того чтобы узнать что-то о человеке, мы включаем телевизор, даже если передача называется «В мире животных».
— Поделитесь Вашими творческими планами. Знаем, что Вам близки музыка, стихи… Возможно, среди прочего есть мысль написать книгу?
—Я даже учебник хотел написать, но всё время отвлекаюсь на разные оперативные задачи, которые не позволяют сосредоточиться на главном. У меня был литературный опыт, когда готовил к публикации книгу отца и издатель попросил написать туда главу. Для меня это был вызов, потому что я бОльшую часть жизни работаю с картинкой, визуализируя текст. А здесь таких выразительных средств, как видеоряд, тембр голоса, музыка, нет. Чистый лист бумаги, и надо как-то попробовать всё, что ты чувствуешь, на него переложить. При этом я телевизионный журналист, а мы всё время боремся за хронометраж, поэтому стараемся писать и говорить максимально ёмко и кратко, чтобы каждую историю, биографию и судьбу вместить в формат подводки к сюжету. В результате вся моя жизнь уместилась в 10 страниц. Но это был интересный опыт, для которого пришлось на неделю отключиться. Кстати, когда мне было чуть за 40, я очень испугался того, что подводка к сюжету —это всё, что останется после меня. Телеведущему в отличие от музыканта, художника, поэта, архитектора крайне сложно оставить свой след в истории мировой культуры. И вообще где бы то ни было. И тогда я снял с гвоздика гитару, которая провисела на нём лет 30, и написал музыкальный альбом. Получилось 15–20 авторских песен в формате философской сатиры на себя. Альбом я так и не издал, но часть песен по просьбам друзей пою до сих пор, одна из них даже стала гимном нашего фестиваля «Дорога на Ялту». Сегодня стихи пока больше не пишутся, всё время и силы, помимо телевидения, поглотило образование. Оставить свой след, свой опыт и часть своей души в другом человеке тоже вполне себе миссия. А когда таких людей десятки и даже сотни, это больше, чем миссия, это просто счастье.
— Наш традиционный вопрос — о чтении. Какие жанры и форматы предпочитаете? Есть ли у Вас любимые книги?
—Конечно, у нас была прекрасная домашняя библиотека — и в Вильнюсе, и в Москве. Первые большие книги я сам прочитал во втором классе, это был Фенимор Купер: «Последний из Могикан» и «Пионеры». Приезжая в Вильнюс на каникулы к бабушке с дедушкой, я обычно проводил время у книжных полок. Проглотил всего Хемингуэя, Джека Лондона, Марка Твена, Жюля Верна, Дюма — всё, что должен пройти любой книжный мальчик. Сегодня с большим уважением отношусь к Лимонову, особенно к его ранним коротким рассказам и ко всему, что он написал в эмиграции. Обожаю Довлатова, «Компромисс» —моя настольная книга, которая для меня выполняет роль камертона стиля и вкуса. А любимое произведение —»Холодная осень» Бунина. Но самыми главными моими книжками в детстве были «Три повести о Малыше и Карлсоне» Астрид Линдгрен и «Незнайка на Луне» Николая Носова. Благодаря «Незнайке» я, став постарше, всегда успешно сдавал политологию и начал хорошо разбираться в экономике. А «Карлсоном» всегда заканчивал любое прочитанное произведение —как массажем после нагрузки. Теперь эту функцию выполняют Telegram-каналы, и, подозреваю, не только у меня.
— Спасибо и удачи в Ваших проектах!
Беседовала Е. Бейлина
Фото: В.П. Волков, «УК», личный архив Э. Мацкявичюса.
Рубрика: Действующие лица
Год: 2024
Месяц: Январь/Февраль
Теги: Эрнест Мацкявичюс Медиа- и информационная грамотность Журналистика Интеллектуальная собственность
