НП «НЭИКОН» в представлении не нуждается. Учитывая активное развитие и использование электронных ресурсов, большинство читателей «УК» либо являются участниками консорциума, либо пользуются его услугами. Да и руководители партнёрства – наши постоянные авторы, публикующие исследования, статьи и обзоры.
Но сейчас повод особенный: накануне юбилея компании и в преддверии традиционной весенней конференции мы пригласили коллег подвести итоги работы, поговорить об информационном обеспечении науки и образования, состоянии бюджетов на электронную подписку, взаимодействии с поставщиками и информационными провайдерами, рассказать о завершённом крупном проекте по поддержке российских научных журналов, обсудить национальные особенности и эффективность реализуемых проектов, поделиться планами и новыми сервисами.
Коллеги, в 2017 г. НП «НЭИКОН» отмечает 15-летний юбилей. Поздравляем вас и ваших партнёров. Поделитесь историей создания консорциума. Почему вы и ваша команда (кстати, а кто тогда входил в её состав?) занялись этим направлением, как оно развивалось? Какие периоды были самыми непростыми?
Александр КУЗНЕЦОВ
Действительно, 15 лет — большой срок, тем более для такой динамичной области, как электронные ресурсы. Сейчас уже мало кто помнит, что изначально консорциум был просто «электронно-информационным» и являлся одним из направлений работы некоммерческого фонда «Пушкинская библиотека», представляя новое слово в пополнении фондов библиотек — комплектование электронными ресурсами. Кстати, должен сказать, что первым поддержало это направление в 2003 г. Минкультуры России, финансируя его до 2008-го.
Команда тогда была небольшая: И.К. Разумова и я, чуть позже к нам присоединился М.Е. Шварцман. Честно говоря, занялись мы этим потому, что было интересно. И интерес никуда не пропал до сих пор, несмотря на то что в команде уже около 30 человек. Да и сам НЭИКОН — это уже не просто одна организация, а скорее объединение нескольких групп с разными приоритетами в области обеспечения научной информацией.
О нашем развитии могу рассказывать долго. На первом этапе организовали консорциум библиотек по образу и подобию существующих на Западе, поскольку мы начинали с подписки на ресурсы зарубежных издательств (да и сейчас работаем в этом направлении). Это было основным, что нас кормило и позволяло поддерживать новые проекты. Надо сказать, что не все инициативы, что называется, выстрелили, но некоторые стали действительно жизнеспособными. Наша деятельность существенным образом связана с общей ситуацией в стране и отношением в ней к науке; фактически это зеркальное отражение положения в области научных исследований.
Что было самым сложным? Безусловно, принятое в 2002 г. решение отказаться от благотворительных средств и перейти на модель работы на основе окупаемости. Помню, как было непросто с реализацией проекта Роснауки в 2005-м: небольшой опыт, серьёзная ответственность, бюджеты на тот момент для нас были существенные, а отчётность совсем другая. Очень волновались.
Ну и конечно, кризис 2014 г., который почему-то поначалу не замечали, а в 2015-м вдруг спохватились. Этот год всё расставил на свои места: стало очевидно, кто из издателей действительно думает о науке и готов понять и поддержать коллег, а кто забыл, какие сервисы он предлагает, и думает только о прибылях. Разделение прошло очень резко, оно было неприятным и рискованным. В итоге все свои деньги получили (а некоторые даже и больше, чем надо), но неприятный осадок остался. Однако всё идёт на пользу: теперь понятно, с кем дальше работать, а с кем лучше дела не иметь.
Сколько участников в консорциуме на данный момент? Как оцениваете сегодняшний уровень информационного обеспечения вузов и научных организаций?
Ирина РАЗУМОВА
В консорциуме состоят 1024 организации, а начинали мы со 105. Чуть более половины — это НИИ и научные центры, 40% университеты, включая все без исключения ведущие вузы, массовые библиотеки составляют около 8%.
В 2017 г. обеспечение информацией за счёт государственных проектов можно оценить на «отлично», проблемы начала 2016-го решены, ресурсами по приоритетным направлениям обеспечены практически все желающие. Должна сказать, что руководство Минобрнауки России сделало очень много за последние годы, это был один из самых успешных проектов ведомства. По крайней мере, это один из немногих крупных проектов, в котором заданные показатели были достигнуты. Сегодня его участникам доступны 70–80% статей по приоритетным направлениям развития науки и технологий в России, представленных в Web of Science.
А вот в отношении подписки из бюджетов самих библиотек ситуация очень плохая. Мы только что подвели предварительные итоги опроса 2017 г. по поводу затрат на комплектование как печатными и электронными ресурсами, так и исключительно онлайновыми. Проанализировали 175 анкет и подготовили статью, поэтому полностью владеем информацией не только по подписке через НЭИКОН, но и вообще о затратах на комплектование в России. Картина печальная, и лучше за последние два года не стало.
В чём национальные особенности доступа к научной информации? Как выстраивается взаимодействие с поставщиками — зарубежными издателями и информационными провайдерами (как по приобретению архивов, так и по подписке на научные журналы)? Какова их ценовая политика? Как менялось это взаимодействие в течение 15 лет?
Ирина РАЗУМОВА
Каких-то особенных национальных черт нет, разве что наличие государственного финансирования подписки на ключевые для России ресурсы. Подобные проекты раньше существовали в разных странах, но постепенно с улучшением финансирования библиотек государство сокращало своё участие в подписке. В качестве особенности можно указать очень низкую стоимость ресурсов для России при условии консорциумной подписки. Сейчас информация о стоимости подписки для отдельных организаций (в основном в университетах) уже не является тайной, поэтому можно легко оценить, сколько платят за тот или иной ресурс конкретные университеты в Великобритании, Швеции, Нидерландах. Мы тратим намного меньше в рамках проектов НЭИКОН или Минобрнауки России.
Александр КУЗНЕЦОВ
Взаимодействие с поставщиками существенно менялось последние 15 лет. Когда мы начинали в 2002 г., электронная подписка была внове в России: никто не понимал, что мы предлагаем, поскольку все мыслили категориями печатных изданий. А для западных издательств наше появление стало приятной неожиданностью. Они были удивлены потенциальными возможностями и вместе с нами внедряли так называемый предоплаченный тестовый доступ: это когда мы могли предоставить ресурсы по смешным ценам (1 тыс. долларов за базы данных Института физики или Химического общества) и совместно изучать потребности наших учёных. В таком режиме мы продержались несколько лет.
Позже произошли существенные изменения: с одной стороны, Россия опять стала позиционировать себя как самостоятельная научная держава, с другой — принципиально изменилось отношение ряда издательств. Если раньше складывалось впечатление, что мы вместе заботимся о развитии науки, то сейчас поставка информации стала во многом просто бизнесом со своими правилами, далёкими от науки. Как следствие, поменялись и подход к взаимодействию, и люди.
Но остались и партнёрские отношения: к примеру, мы начали работать с компанией EBSCO Publishing в 2000 г. и продолжаем практически на тех же условиях. А Web of Science уже четыре раза поменял владельца, но отношения остаются дружественными с 2004 г.
Каковы сегодня бюджеты, выделяемые государством на информационное обеспечение науки? Насколько эти суммы сопоставимы с зарубежными? Какова в целом позиция профильного ведомства?
Александр КУЗНЕЦОВ
Бюджеты, поддерживаемые заинтересованными ведомствами, вполне достойны. Даже ФАНО выделило в 2016 г. часть средств для подписки на три важных для учёных ресурса, пусть и в разы меньшую, чем выделяет Минобрнауки России. Как обстоит дело с комплектованием российскими ресурсами и с бюджетом библиотек РАН, судить не берусь. Насколько я понимаю, вопрос ещё не решён окончательно.
РФФИ выписывает в настоящий момент три ресурса, и слава богу.
А вот Минобрнауки России увеличило суммы в связи с падением курса рубля в два раза, добавило подписку на международные индексы для сотен организаций. Сумма подписки только на 22 ресурса полных текстов крупнейших западных издательств близка к 1 млрд рублей.
Ирина РАЗУМОВА
Можно обсуждать три главных проекта: Минобрнауки России (оператор ГПНТБ России), РФФИ с подпиской на коллекцию Science Direct издательства Elsevier и пакет журналов издательства Springer Nature через коммерческие агентства, пилотный проект ФАНО — БЕН РАН. Для нас цена, как я уже отметила, намного ниже, чем за рубежом, — и в корпоративном, и в индивидуальном режимах. Но здесь важно понять, что напрямую государство в западных странах уже не финансирует подписку. Организации выписывают ресурсы сами, но по ценам консорциумной подписки. В качестве исключения и в каком-то роде курьёза можно привести национальную подписку на ресурсы Elsevier во Франции. Не будем озвучивать сумму сделки, можно только сказать, что она много больше той, что заплатила бы Россия. Квота для университетов очень высока, и собрать нужную сумму было бы проблематично. Решение нашлось административным путём, причём без особого обсуждения: стоимость подписки просто вычитается из бюджета каждого университета, подведомственного министерству образования Франции.
Последние годы бюджеты библиотек существенно сокращаются. Как меняются стратегии вузов и научных учреждений по отношению к отбору ресурсов? Какова средняя сумма затрат на электронные коллекции для разных групп российских организаций? Как осуществляется распределение государственных средств и собственных бюджетов учреждений в отношении доступа к научной информации?
Ирина РАЗУМОВА
К сожалению, бюджеты на подписку сокращаются. Если до кризиса 2014 г. затраты на электронные ресурсы университетов, причём и ведущих, и обычных, росли по экспоненте, то последние три года они падают. Какое-то время вузы компенсировали снижение бюджета на комплектование увеличением доли затрат на электронные ресурсы, но сейчас и это не помогает.
Годовой бюджет одного ведущего университета на комплектование фондов в целом составляет примерно 28 млн рублей в год (для сравнения: в 2014-м — 40 млн). Обычным вузам на комплектование выделяют около 5 млн рублей (почувствуйте разницу!), публичным библиотекам (с учётом РНБ и РГБ) — 7 млн. В структуре НИИ ФАНО — около 3 млн рублей (с учётом БЕН РАН, БАН и ГПНТБ СО РАН), а без них — менее 1 млн. Для сравнения: Оксфордский университет тратит около 12 млн долларов в год только на электронные ресурсы.
Показателем эффективности работы является средняя стоимость одной загрузки или полнотекстовой статьи. Какова динамика российского показателя в сравнении с общемировыми данными?
Ирина РАЗУМОВА
Мы всегда читали и читаем плохо. В среднем в 10 раз хуже, чем в европейских и американских университетах. Поначалу я очень из-за этого расстраивалась, а потом нашла отговорку, которую озвучила в своих последних докладах: на Западе очень любят слово cultural. Принято или не принято что-то делать у какого-то народа или социальной группы — объяснение тут как тут. Это cultural. Так вот, то, что мы в России плохо читаем, — это точно cultural. Такая у нас традиция преподавания и научной работы. Никого не учат читать и обсуждать статьи. Вот и результат.
Но за счёт того, что стоимость подписки для нас невысока, показатель вполне приличный. В Европе адекватная цена загрузки статьи — меньше одного доллара. Для России — менее двух-трёх долларов, но даже если и пять, то тоже терпимо. Динамики никакой нет, я бы так сказала. Её можно оценить, когда есть референтная группа, а если состав подписчиков меняется, то новички в первые годы тянут показатели вниз. Но если взять какой-либо конкретный хороший вуз, например мой любимый СПбГУ или НИУ ВШЭ, то здесь с динамикой всё отлично.
Как вы оцениваете ситуацию с научными журналами в России? В каком ключе осуществляется развитие научной периодики, как меняется рынок, какие факторы оказывают на него наибольшее влияние?
Ольга КИРИЛЛОВА
Ситуация неоднозначная. Если сравнивать с периодом 2010–2011 гг., то она определённо изменилась к лучшему. В то же время говорить о какой-то созданной системе научной периодики или о серьёзных качественных изменениях ещё рано. С одной стороны, наметился положительный сдвиг в развитии журналов по мировым стандартам, что позволило за последние два года существенно повысить их качество и расширить присутствие в международных базах данных, а с другой — движение вперёд происходит с какими-то отклонениями от нормы, не позволяющими создать ядро по-настоящему качественных изданий, на которые могли бы ориентироваться наши авторы.
Установку на попадание в Scopus или Web of Science отечественные издатели понимают не всегда правильно. Стремясь улучшить формат, подготовить библиографические списки, сделать сайт, они забывают о качестве статей, требованиях к авторам, рецензировании, редактировании и т.п. Одновременно с этим есть спрос на число публикаций, соответственно есть и предложение: последние годы число «мусорных» журналов превысило, по-моему, количество качественных изданий. Открытый доступ с моделью APC (Article Processing Charge) позволяет всем желающим, не совсем понимающим вообще, что такое редакционный процесс, рецензирование, работа с автором и т.п., быстро и легко построить бизнес срочной публикации за деньги авторов или их организаций. А уж так называемые электронные, или сетевые, издания — это на 80% «журналы-хищники», «журналы-паразиты» по классификации Дж. Билла. Многие из них стремятся попасть в Scopus, ведь таким образом можно быстро войти в Перечень ВАК. Попал журнал в базу данных (легче всего в AGRIS) — и готово: он уже может привлекать авторов ваковским статусом, а многим только это и надо. Так что качественный рынок научной периодики надо ещё формировать и чистить имеющийся.
Очевидно, что, несмотря на предпринимаемые Минобрнауки России действия, публикационная активность российских учёных пока невысока. Видимо, должно пройти немало времени, чтобы появились инфраструктура, языковая культура, система стимулирования публикаций, а не формальные отчётность и самоцитируемость. И разумеется, важна поддержка серьёзных исследований. В каком направлении следует двигаться для улучшения качества проектов и мотивации к их реализации?
Ирина РАЗУМОВА
Публикационная активность, конечно, невысока, но она серьёзно выросла за последние годы. Её следует оценивать по областям знания. В таких областях, как физика, химия, материаловедение, заветные 2,44% давно достигнуты и превышены. А вот у медиков, аграриев, гуманитариев и общественников дела неважные. Они и тянут средние показатели вниз. Для этих областей знания низкий уровень публикационной активности — это тоже cultural. И тут Вы правы, время должно пройти, конечно.
А с разного рода мотивацией всё сейчас неплохо. Наши учёные не хуже своих коллег на Западе знают, что надо публиковаться. Только не все умеют и не все хотят. Уверена, что в данном случае нужны научные школы. Тогда молодые учёные сразу попадают в атмосферу активной исследовательской работы. Да и моральные ценности там правильные: не работать и не публиковаться просто не принято. Но где они, эти школы?
Как уже упоминалось, последние годы появляется не мало журналов, маскирующихся под научные, но к науке никакого отношения не имеющих. Одна из целей — накрутка библиометрических показателей для определённых категорий исследователей за деньги. При этом очевидно, что формальный подход ряда вузов к показателям публикационной активности сотрудников и желание отчитаться красивыми цифрами перед профильным ведомством порождают спрос на такие услуги. Как следствие, вопросы публикационной этики вышли на первый план. Каким видите выход из сложившейся ситуации? Каков российский и зарубежный опыт?
Ольга КИРИЛЛОВА
Отвечу так: пока будет главенствовать формальный подход в отчётности вузов и научных учреждений по числу публикаций и цитируемости, этические нормы продолжат нарушать. Ни о какой отчётности, касающейся качества проведённых исследований, по этим показателям и речи быть не может. Именно погоня за количеством, а не за качеством привела к такой ситуации. Понятно, что учёный без публикаций не учёный. Среднему российскому исследователю, не имеющему большого коллектива соисполнителей или не являющемуся руководителем нескольких тем, как правило, очень сложно выполнить поставленный перед ним план по публикациям и тем более добиться объективного признания через цитирование. А если уж совсем откровенно, то и исследований серьёзных нет. Отсюда и все хитрости по накруткам, припискам, договорённостям и т.п. Есть и другие нарушения, например деление одного цельного исследования на несколько коротких по объёму публикаций (так называемая нарезка, или salami slicing), и одновременная подача материала сразу в несколько журналов («веерная» рассылка) и, как следствие, массовое дублирование публикаций, плагиат, процветание наживающихся на авторах (опять же при их поддержке) большого числа «мусорных», не рецензируемых, журналов. Этому способствуют и созданный по формальным принципам Перечень ВАК, включающий эти «мусорные» издания, и отчётность по РИНЦ, который до сих пор принимает любые издания. Разговор о том, что РИНЦ будет исключать злостных нарушителей, пока остаётся только разговором.
Выход из сложившейся ситуации не может быть простым. Ответственность несут все: и ведомства, и журналы, и авторы, и владельцы ресурсов. Сказать, что это относится только к изданиям открытого доступа, скорее всего, нельзя. Просто их нарушения легко обнаруживаются в отличие от журналов, распространяемых по подписке.
Что касается решения проблемы, на сегодняшний день наиболее эффективным кажется вариант «хирургического» вмешательства, т.е. необходимо проверять издания на добросовестность и соблюдение этических норм, лишать нарушителей статуса ваковских журналов, исключать их из РИНЦ и т.д., а значит, лишать тех инструментов, которые позволяют им процветать. Необходимо бороться с тем информационным шумом, который создают «мусорные» издания и недобросовестные авторы.
При этом должна сказать: нередко авторы не понимают того, что они нарушают не только публикационную, но и в первую очередь профессиональную этику. Для большинства журналов совершенно новыми направлениями являются проверка на дублирование, плагиат и, главное, ретрагирование (отзыв из печати) статей по результатам их проверки. Никогда наши журналы этим не занимались, хотя международный опыт по ретракции очень богатый.
Разъяснять, обучать, порицать, запрещать и ограничивать возможности и права в случае осознанных недобросовестных действий — это, пожалуй, то, что можно сделать в первую очередь, не дожидаясь директив сверху. Однако кардинально изменить ситуацию, мне кажется, возможно только с пересмотром системы ведомственной отчётности по научной деятельности и введением оценки публикаций и журналов по более сложным критериям, включая экспертизу контента на соответствие этическим нормам и процессу рецензирования.
Для журналов можно было бы ввести систему сертификации или, по крайней мере, систему оценки их качества и в зависимости от уровня издания наделять его определёнными полномочиями. Планируемый в настоящее время проект господдержки, мне кажется, в какой-то степени должен решить эту задачу или хотя бы позволит приступить к её решению.
Что касается зарубежного опыта, то, конечно, он имеется. Многие страны сталкиваются с подобной проблемой, и, как правило, правительства меняют научную политику, уходя от формальных требований по количеству публикаций и их цитированию, так как получают от этого отрицательный эффект.
Продолжение в Ч. 2
Рубрика: Формирование библиотечных фондов
Год: 2017
Месяц: Апрель
